Джон О`Хара - Дело Локвудов
— Я так и знал. Хоффнеры Локвудов не приглашают. Понимаешь, в чем дело? С Леви Хоффнером надо разговаривать как с ровней, смело глядя ему в глаза.
— Мы же богаче их.
— Это теперь. А он помнит не то, что теперь, а то, что было раньше. Ты уверен, что мы богаче?
— Я навел справки.
— Молодец. При хорошей разведке у меня и ухо, глядишь, уцелело бы. Но если мы и вправду богаче их, сын, то деньги — это еще не все. У них есть то, чего нет у нас: большая родословная, больше ста лет жизни на одном месте. А нас с тобой в Шведской Гавани до сих пор даже в расчет не берут. Только наши деньги, наше имущество. Но стоит тебе жениться на этой девице Хоффнер, черт побери, и мы уже будем что-то значить. Дай мне мозгами пораскинуть. Леви Хоффнера я знаю получше тебя.
Мозес Локвуд молчал так долго, что Авраам подумал: уж не заснул ли он с открытыми глазами?
— Сын! — вдруг позвал Мозес.
— Да, сэр.
— Поезжай к Леви Хоффнеру и скажи, что ты задумал строить железную дорогу.
— Между Шведской Гаванью и Рихтервиллом?
— Леви Хоффнер держит акции компании «Форт-Пенн, Рихтервилл, Лантененго». Теперь слушай: есть только одна причина, по которой ветку не дотянули до Шведской Гавани. Знаешь какая?
— Деньги.
— Всегда деньги, сын. Но почему это им невыгодно? Потому что в наших краях — одни фермы, в Рихтервилл отсюда ездят только фермеры, да и их мало. Нет расчета. Несколько кочанов капусты, несколько пассажиров — вот и все перевозки. Черт побери, об этой дороге я сам уже десять лет тому назад думал, да вот — не стал владельцем дороги. Угля нет, других тяжелых грузов — тоже почти нет. Эта ветка никогда не станет доходной.
— Верно. Стало быть, Леви Хоффнер подумает, что я плохой, никудышный бизнесмен?
— Сначала подумает. Но ты должен заинтриговать его. Пускай гадает, почему ты решил строить эту дорогу, а ты разыгрывай спектакль.
— Как?
— Дай ему понять, что ты узнал кое-что по секрету. Слишком нагло не ври, а говори намеками. Получил, молу секретные данные о том, что компания «Филадельфия, Рединг, Гиббсвилл» думает начать строительство дороги от Шведской Гавани до Рихтервилла.
— Так он же сразу меня разоблачит, папа. У него акции в «Форт-Пенн, Рихтервилл, Лантененго», а она — в руках компании «Филадельфия, Рединг, Гиббсвилл».
— Мне это известно, сын. Я сам тебе говорил. Но я знаю и Леви Хоффнера. «Как так? — спросит он. — Я держатель акций, а молодой Локвуд знает больше меня?»
— Ага, понимаю. Продолжай.
— Но ты ничего ему не говори. Дай ему только почувствовать, что тут пахнет деньгами, и он начнет думать, что ты — не какая-нибудь мелкая сошка. И попытается выведать у тебя подробности. Для этого пригласит к себе домой. Что даст тебе возможность поухаживать за его дочерью. А там уж тебе и карты в руки.
— Это звучит фантастически.
— Я не знаю, что значит это слово, но знаю Леви Хоффнера. И, по-моему, знаю тебя, сын. Если ты захотел женщину, то знаешь, как ее взять. Тот, кто прожил холостяком столько, сколько ты, умеет обращаться с женщинами.
— Но как быть с воображаемой железной дорогой, которую будто бы строит компания «Филадельфия, Рединг, Гиббсвилл»?
— Внуши Леви Хоффнеру, что дорогу ты построишь сам, а потом продашь ее компании.
— Эта же мысль и мне пришла в голову. Теперь мне понятен весь замысел. Кажется, придумано неплохо.
— Большая ложь должна содержать долю правды.
— Верно. А когда я женюсь на этой девушке…
— Тогда скажешь Леви, что, как тебе сообщили по секрету, компания «Ф.Р.Г.» передумала.
— А он станет проверять мою информацию через своих партнеров в Форт-Пенне?
— Честный человек стал бы. Но Леви — мошенник, поэтому и всех остальных считает мошенниками. Подумает, что его партнеры в Форт-Пенне затеяли против него грязную махинацию. Самое последнее, что может прийти ему в голову, это — что всю эту историю сочинили мы с целью женить тебя на его дочери.
План Мозеса удался. В ноябре Авраам Локвуд и Аделаида Хоффнер поженились. Несмотря на холодную, ветреную погоду, их свадьба по своему размаху не имела себе равных в Рихтервилле. На ней присутствовали большие делегации родственников из Гиббсвилла, несколько избранных граждан Шведской Гавани, все видные и некоторые не видные жители Рихтервилла. Малочисленная группа родственников со стороны жениха осталась незамеченной, зато восторженное изумление гостей вызвали громкие имена его шаферов с вопросительными знаками на галстуках. Дафны Локвуд там не было: ее увезли в больницу. Рода Локвуд отсутствовала: заболев опасной болезнью, она осталась дома в Шведской Гавани.
Накануне их отъезда на Ниагарский водопад кто-то прислал Аделаиде Локвуд книжку некоего Уильяма Дина Хоуэллса под названием «Их свадебное путешествие». Сидя в вагоне поезда, следовавшего из Форт-Пенна в Буффало, она развернула обертку, прочла название и выбросила книжку в окно.
— Зачем ты это сделала? — спросил Авраам.
— Я знаю, что это за книга.
— Откуда ты знаешь, если не читала?
— Знаю, и все. «Их свадебное путешествие». Забыла посмотреть на обертке, кто мне ее прислал.
— По-твоему, она содержит пикантные подробности?
— А по-твоему, нет?
— Возможно, содержит. Но ты теперь — замужняя женщина и можешь читать все что угодно.
— И ты не против, если я буду читать такие книги?
— Что такое книга? Средство убить время. Нет, я не против. Книга была с картинками?
— Не посмотрела.
— Не понимаю, как ты могла выбросить книгу, даже не полистав ее. Надеюсь, я не на ханже женился, а? Аделаида?
— На ханже? Нет, я не ханжа, но это не значит, что я буду читать книгу с таким названием. «Их свадебное путешествие». Фу.
— Может, ты сама напишешь книгу?
— Пожалуйста, Авраам, не говори со мной так.
— Ты боишься меня, Аделаида?
Она покачала головой.
— Нет. У тебя есть опыт.
— А ты не будешь ревновать меня к тем, кто дал мне этот опыт?
— Ты женился не на них. Ты женился на мне.
— Да. И я люблю тебя.
— А я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем ты меня, но ты полюбил меня достаточно, чтобы жениться. А я полюбила тебя достаточно, чтобы выйти замуж. У нас будут семья, дети, и мы все равно будем любить друг друга. Как я, так и ты.
— Ты действительно не боишься меня?
— Нет.
— Но ты не совсем уверена. О чем ты думаешь?
— Больно бывает, когда первый раз?
— Надеюсь, не будет больно.
— Вот потому и лучше, что у тебя есть опыт.
— И еще потому, что ты любишь. Когда женщина любит, то боли почти не замечает.
— Скорее б наступило завтра и мы были бы уже там.
Впервые отдавшись ему в номере отеля, она лежала с открытыми глазами, смотрела на его лицо, морщилась от первой боли, но была полна решимости пройти сквозь неизбежное испытание. Когда он от возбуждения потерял над собой контроль, она, пораженная его бурной страстью, забыла про боль. И моментально загорелась желанием повторить опыт еще до того, как он собрался с силами.
— Теперь я сумею лучше, — сказала она.
— Подожди немного, — попросил он.
Действительной неожиданностью для нее был именно взрыв страсти. Механику любви она знала, но никак не ожидала от этого хладнокровного сухопарого человека столь жадных ласк, стонов и других проявлений любовных чувств. В последний день пребывания на Ниагарском водопаде она сама испытала наслаждение, и мир для нее перевернулся; Авраам Локвуд сделался в ее глазах героем. Он стал ее Мужчиной, другого такого быть не могло.
Сначала они жили в собственном доме напротив красной кирпичной коробки, огороженной стеной. То, что Дафна Локвуд находилась в сумасшедшем доме, называвшемся также домом для душевнобольных, нельзя было скрыть от семейства Хоффнеров, но ухудшившееся состояние Роды еще хранилось в тайне. Люди со странностями встречались в каждой семье; одна из дочерей Хоффнера, например, долго не могла поправиться после первых родов. Но относительно истинной болезни Роды Локвуд Леви Хоффнера держали в неведении, так что Аврааму Локвуду пришлось самому сказать своей молодой жене о том, что Рода «не появляется в обществе». Тот, кто страдал какой-нибудь хронической болезнью вроде чахотки, считался «несчастным»; тот, у кого была не в порядке голова, — «не появлялся в обществе».
— Она вроде Дафны? — спросила Аделаида.
— Хуже. Может броситься на тебя с ножницами.
— Почему же тогда ее не отправят в больницу?
— Отправим еще.
— А что вам мешает, если она опасная?
— Моя мать. Не хочет, чтобы Рода уезжала.
— Сколько лет твоей матери?
— Пятьдесят пять или пятьдесят шесть.
— Боится одиночества?
— Думаю, да. Но Рода ненавидит ее. Она всех женщин ненавидит.
— Но не всех мужчин?
— В том-то и беда.
— Я знала одну такую в Рихтервилле. Когда у нее это началось?
— Кажется, лет десять назад.
